светом и нежностью. Во дворе шумно открывается калитка железных ворот. «Это Аргина» — радуюсь в уме. Шаги поднимаются по ступенькам, медленно открывается балконная дверь, в дверях показывается Армен с большим букетом сирени. Войдя, он заметно теряется, как видно, он не ожидал в такое время застать меня дома. — Ты что, Абик, не пошел в школу? — Нет, — говорю, садясь на край кровати. — У меня ангина.

— Простыл, наверное, — говорит Армен, неуверенно оглядываясь по сторонам. — Наверное, — говорю, — мамы дома нет, — добавляю я, глядя на букет цветов. — Да, — произносит Армен растерянно, — а я думал, она дома. Смешно, когда взрослые теряются. Я, например, никогда бы не растерялся, где бы ни был. — Нет, ее дома нет, — повторяю я, — сегодня она работает в первую смену. — Интересно, — произносит Армен, стараясь не смотреть в мою сторону. — Кто мне сказал, что видел, как она шла домой, значит, я неправильно понял…

Я думаю, что, наверное, кто-то из его родственников лечился у мамы, он пришел поблагодарить ее. Но почему не пошел в больницу, а пришел домой? — Значит, эти цветы ты принес маме? — справшиваю я, но голос мой, по-видимому, звучит иронически, потому что Армен, как-то странно, смотрит на меня. Потом говорит:

— Абик джан, это нужно поставить в воду, а то сразу завянут. Найди посуду, сам поставлю. Я быстро нахожу трехлитровую пустую банку, наливаю водой и передаю ему. После небольшой паузы Армен, заглядывая в соседние комнаты, негромким голосом спрашивает:

— Где Аргина? — Пока не пришла из школы.

— А когда придет, не знаешь? — Аргина? Она уже должна была прийти, не знаю, почему задерживается. Наверное, сейчас придет. Хочешь, подожди? — Нет, нет, — разводя руками, говорит Армен, — в другой раз, сейчас мне срочно надо ехать в райцентр. Если тебе не трудно, Абик джан, как только Аргина придет, передай ей эти цветы. Хорошо? Он меня принял за маленького ребенка. Не пройдет. — Постой, а разве ты не маме принес их? — говорю я, а сам от сдерживаемого смеха чуть не лопаюсь. — Ничего, Абик джан, Аргина сама отдаст маме. — Хорошо, — говорю и, не моргая, смотрю ему прямо в лицо. — Как придет, отдам ей. Да, она сама увидит. Армен направляется в сторону балконной двери. — Когда еще пойдем в Тартарское ущелье? — спрашивает он, оборачиваясь у двери. — Когда скажешь, — улыбаюсь я. После его ухода, оглядываюсь на цветы. Действительно, красивый букет. Видно, что у него неплохой вкус. Это первые цветы этой весной. Наверное, Армен принес их из Тартарского ущелья, потому что у нас сирень еще не расцвела. Не знаю, почему, но из всех парней нашего села больше всех мне нравится Армен. Может, потому, что он чересчур культурный и уравновешенный парень, в селе со всеми, от мала до велика, любезен. Не знаю… Он высокого роста, широкоплечий, черноглазый, чернобровый, при разговоре слегка улыбается, при этом на его правой щеке появляется едва заметная ямочка. После армии он работал в колхозе водителем, а в прошлом году, когда на реке Тартар началось строительство водохранилища, пошел туда. Работал на самосвале. В последнее время водит машину начальника строительства. На той машине часто приезжает в село. Армен даже отцу моему нравится. «Армен золотой парень, — однажды сказал отец в присутствии Аргины. — Куда бы ни поставить его, будет блестеть, как золото. Отец его тоже был хорошим человеком. С войны вернулся с несколькими ранениями, два года помучился, умер. Теперь сын занял место отца, не зря говорят. что из фиалковых корней вырастут фиалки». Не произнося ни слова, Аргина внимательно слушает отца. — Я не прав, Арус? — обращаясь к матери, внезапно спрашивает отец.

— Правильно говоришь, — мама таинственно смотрит на Аргину. — Армен хороший парень. — Я старый человек, а старые люди имеют право учить, советовать. Говорю же, мой отец не может жить без загадок. Кто бы спросил его, какой же ты старик? — Это Вы — старик? — улыбаясь глазами, говорит Аргина, искоса глядя на отца. — Аргина джан, ты меня молодым не видела, — довольный словами Аргины, улыбается отец, — нет, сейчас старый, не подбадривай меня, не обманешь. Когда человек близится к пятидесяти, значит, старый… А ведь эта глупая молодость так быстро проходит… Я скажу тебе, дочка, это пространство, которое разделяет старость от молодых лет, очень короткое, старость наступает неожиданно, как снег. Утром встаешь и видишь, все вокруг белым-бело. Отец Армена, правда, умер, но сын позаботился о семье, о сестрах, не сбежал в город, как другие, на легкую работу, остался в селе, на глазах у матери, а теперь, вон, привез стройматериалы, хочет построить двухэтажный дом.

— И, одновременно, учится заочно в автомобильно-транспортном институте, — добавляет мама.

— Дай Бог ему здоровья. Достойный сын таким и бывает. Человек своими делами ваяет себе памятник, который будет стоять столько, пока солнце не замерзнет, — довольный сказанным, отец победоносно смотрит на всех нас и продолжает: — вон, видите эти звезды? Есть звезды, которые давно погасли, но они продолжают светить нам, освещают нашу дорогу. Настоящий человек похож на такую звезду: его, к сожалению, нет в живых, но дело, оставленное им, живет, другим освещает дорогу. До меня, — продолжает отец, — сельским ветеринарным врачом был Вачаган, из соседнего села Колатак. Расположено это село прямо у реки Хачен, но он давно жил здесь. Царствие небесное ему, какой был честный человек, чистая душа, в наших селах не найдешь человека, кому бы он не сделал добра. Мир держится, вот, на таких людях… В нашем селе был и другой Вачаган… Нет, не Вачаган, Вагаршак, — засмеялся отец, — тихий, спокойный был человек, жил себе, опустив голову. Еесли с ним не заговорить, целыми днями мог молчать. Во время войны попал в плен, три года находился в немецких концентрационных лагерях, лет десять потом здесь, в наших лагерях мучился. Как-то из района приехал человек, инструктором райкома был, спрашивает Вагаршака: «Как ты жизнь свою прожил, дед?» — «Не считая немецких лагерей, ни одного хорошего дня не видел», — говорит Вагаршак. Прямо смех… У Вагаршака была дочь, ее звали Размела, такая красивая, что глядя на нее, останавливалось дыхание: волосы золотокудрые, а глаза, глаза… Вышла замуж в деревню Газанчи, мужа зовут Манташ, — растерянно оглянувшись вокруг, отец сказал. — Да, о чем я говорил? — Про Манташа, — сказала мама. Но мне показалось, что она сказала это иным тоном, потому что отец растерялся еще больше и сказал:

— Нет, не про Манташа… Да, вспомнил, про отца Армена, хороший был человек, очень хороший был человек, Армен весь в него. Аргина, также, небезразлична к Армену, я это заметил давно. Мы, даже, вместе однажды поехали в Тартарское ущелье посмотреть